The New Gulliver: Russian Mountains and Soviet Fantasmagoria
Le Nouveau Gulliver : montagnes russes et fantasmagorie soviétique
Новый Гулливер: русские горки и советская фантасмагория
Résumé
Новый Гулливер (1935), первый черно-белый советский
мультипликационно-игровой фильм, режиссера Александра Птушко, не был
до сих пор предметом специального исследования. Нижеследующее является
его контекстуальным, биографическим, равно как и кинематографическим анализом. Творческий путь Птушко (1900-1973) дается в новом освещении, особенно 1920-30 годы, на которые приходится становление его кино.
Осуществив постановку Это случилось на стадионе (1928) и Властелин
быта (1932), Птушко принял руководство секцией мультипликационного
фильма на студии Совкино, ставшей Москинокомбинат, затем Мосфильм.
Подробно рассматривается политико-культурный контекст, в период создания
его игрового фильма, между 1927 и 1935 годами, который сводит воедино всё
многообразие советского авангарда, но и является свидетелем торжества
догмы соцреализма. Фильм Птушко оказался восприимчив к теориям бурлеска
основателей Фабрики эксцентрического актера (ФЭКС). Превращение
персонажей фильма Птушко в кукол-марионеток, символическое обыгрывание
масштабов могло зародиться в недрах этого движения. Но как сумел «Новый
Гулливер», этот «фильм-сказка» обмануть политический контекст и
противостоять сиренам соцреализма или отклониться от известных
шаблонных кодов? Птушко избирает философскую повесть, усугубленную
политическим памфлетом, что дает ему законное основание привязать чудесное
к политическому. Смелая экранизация Свифта, московский дорогостоящий
кинофильм, с его полуторатысячей шарнирных кукол, сотнями пластилиновых
фигурок, их сочетание с игровым кино, и два десятка массовых сцен претендует
на соперничество с «Кинг Конгом». Своим остроумием и развлекательностью
фильм Птушко вызывал восхищение Чарли Чаплина. Данное исследование
препарирует аллегорию – держащий каркас фильма, и стремится
идентифицировать в кинопостановке всё то, в чем отголоском дают о себе знать
советские времена. И когда оказывается, что гимн лиллипутов, это воспевание
отвратительного монархизма, жутковатым образом предвосхищает Оду
Сталину 1939 года, то совершенно внятно становится, что Новый Гулливер
не столько выставляет на показ всепобедительность homo sovieticus, сколько
делает из истории опасный аттракцион падений и взлетов и внедряет в неё
субверсивное понятие ухронии.
The New Gulliver (1935), the first black and white Soviet animated
feature film directed by Alexander Ptusko, has not been the subject of a specific study
so far. The following is contextual, biographical, as well as filmic analysis. It offers a
new light on the route of Ptusko (1900-1973), especially on the 1920-1930 which
sees emerge his cinema. After having realized It Arrived at the Stadium (1928)
and The Master of Everyday Life (1932), Ptusko took the lead of the section of the
animated film of the Sovkino studios become Moskinokombinat, then Mosfilm. The
politico-cultural context of the emergence of his feature film, 1927 and 1935, which
brings together all the diversity of the Soviet avant-garde but sees the triumph of the
dogma of socialist realism, is examined at length. Ptusko’s film seems receptive to the
burlesque theories of the founders of the FEKS. The puppetisation of the characters in
Ptusko’s film, the symbolic games of scale, may have originated in this movement. But
how could The New Gulliver, this « film-tale », have imposed itself in the political
context and resist the realistic socialist sirens or divert certain codes? Ptusko chooses
a philosophical tale doubled by a political pamphlet that authorizes him to link the
marvelous to the political. An audacious adaptation of Swift, a Muscovite spectacular,
The New Gulliver aims to compete, with its 1 500 puppets articulated, hundreds of
plastic figurines, their combination to the real shot and its 20 sets, with King Kong.
Ptusko’s film provokes Chaplin’s admiration for his facetiousness. The study dissects the
allegory that structures the film and seeks to identify in the staging of everything that
echoes the Soviet present. And when it appears that the Lilliputian hymn, the song
of the hated kingship, anticipates in an unsettling way The Ode to Stalin of 1939, it
becomes certain that The New Gulliver, more than to demonstrate the invincibility of
the homo sovieticus, transforms the history in a roller coaster and makes penetrate the
explosive concept of uchronia.
Le Nouveau Gulliver (1935), premier long métrage d’animation
soviétique noir et blanc, réalisé par Aleksandr Ptouchko, n’a pas fait l’objet
d’études spécifiques jusqu’ici. Celle qui suit est contextuelle, biographique, tout
autant qu’analyse filmique. Elle propose un nouvel éclairage sur l’itinéraire de
Ptouchko (1900-1973), particulièrement sur les années 1920-1930 qui voit
émerger son cinéma. Après avoir réalisé C’est arrivé au stade (1928) et Le Maître
du quotidien (1932), Ptouchko prend la tête de la section du film animé des studios
Sovkino devenus Moskinokombinat, puis Mosfilm. Le contexte politico-culturel
d’émergence de son long métrage, entre 1927 et 1935, qui met en présence toute
la diversité de l’avant-garde soviétique mais voit triompher le dogme du réalisme
socialiste, est longuement examiné. Le film de Ptouchko semble réceptif aux théories
burlesques des fondateurs de la FEKS. La marionnettisation des personnages du
film de Ptouchko, les jeux symboliques d’échelle ont peut-être pris leur source
dans ce mouvement. Mais comment Le Nouveau Gulliver, ce « ciné-conte », a-t-il
pu s’imposer dans le contexte politique et résister aux sirènes réalistes socialistes
ou en détourner certains codes ? Ptouchko choisit un conte philosophique
doublé d’un pamphlet politique qui l’autorise à lier le merveilleux au politique.
Audacieuse adaptation de Swift, superproduction moscovite, Le Nouveau Gulliver
ambitionne de rivaliser, avec ses 1 500 marionnettes articulées, ses centaines de
figurines en plastiline, leur combinaison à la prise de vue réelle et ses vingt décors,
avec King-Kong. Le film de Ptouchko provoque l’admiration de Chaplin, qui
en apprécie l’esprit facétieux. L’étude dissèque l’allégorie qui structure le film et
s’attache à repérer dans la mise en scène tout ce qui fait écho au présent soviétique.
Et quand il apparaît que l’hymne lilliputien, chant de la royauté honnie, anticipe
de manière troublante L’Ode à Staline de 1939, il devient certain que Le Nouveau
Gulliver, plus que de démontrer l’invincibilité de l’homo sovieticus, transforme
l’histoire en montagnes russes et y fait pénétrer le concept explosif de l’uchronie.
Domaines
Art et histoire de l'art| Origine | Accord explicite pour ce dépôt |
|---|
Loading...
